Международный литературный конкурс «Пролёт Фантазии».

Международный литературный конкурс «Пролёт Фантазии» проводится дважды в год, весной и осенью, начиная с 2008 года.
Рассказы принимаются круглый год. Работы, присланные до 23:59 третьего понедельника апреля попадают в Весенний Пролёт Фантазии, а присланные до 23:59 третьего понедельника сентября попадают в Осенний Пролёт Фантазии. К участию принимаются ранее не опубликованные (в том числе в Интернет) рассказы на русском языке,
написанные в жанре фэнтези, объёмом от 7 до 40 тысяч знаков без пробелов. Подробнее http://fancon.ru/

Вертячка.

 Автор: Кабачек Оксана (Сербия)

 

– Пошла к Петровичу, – как обычно сказала она, вставая с древней соседской лавки. Поправила на плечах платок.
Скоро и другие по домам потянутся: оживленный разговор сомнется. Наташка не говорунья, а слушательница: а без хорошего слушателя рассказывать-то неинтересно.
Сдался ей это Петрович – ни кожи, ни рожи, ни ума особого, ни характера! Чем приманил-то?
Не скажет. Она вообще молчалива.
Но светится.
Ни с кем не ссорится, тихо живет. И светится.
С чего бы?
***
«Коленка, правая. Зашиб, что ли? А мазь-то у нас осталась?»
Дверью скрипнула – дом старый, рассохлый. Вошла, платок черный сняла, повесила. Вздохнула.
– Ну, чего? Мазь-то нашел?
– А-а. Ерунда. Синяк только.
Посмотрела на него с улыбкой: поверила.
Отвернулась. Из печи чугунок со щами достала.
Помыли над рукомойником руки, сели вечерять.
Закат летом долгий.
Трехцветная кошка на печи мурчит; ходики тикают; разлапистые герани в горшках алеют.
Занавески чистые, с василёчками. Иконка старая в углу.
Жизнь идет неспешная, деревенская.
***
Петрович жалел слабых: пьяницу Гераську и его поколачиваемую жену – непутевых соседей. Наталья жалела всех: и слабых, и сильных. «Сильным больше достается, – рассуждала она, – а пожалеть их некому».
И было ей ясно, что пора опять трогаться с насиженного места. В какие-нибудь дальние края. В Сибирь.
И версию для тамошнего участкового придумывать. Пожар? Потоп?
– Разбойнички.
– Ну, скажешь! В поезде украли. Кто – не видели.
– Может, обождем еще? Весной тронемся? – похлопал привычно карман, ища курево, которое давно бросил.
– Нельзя: вчера разговор в сенях у Марьи слышала, уходя; покамест дверь за мной не закрылась. Шептали бабы, что молодею, де, и молодею. Зло шептали. Пора!
Ну, дак что-ж…
Пенсионеров власти особо не трогают. В сельсовете расписки выдали. Про погибшего сына-героя напомнили – с полагающимися лицами.
Дом быстро продали, но дешево.
Погрузили барахлишко и кошку с псом на телегу. Кошку в корзинке; пса ни в чем, на веревке.
Герань не взяли. Взяли его столярные инструменты.
И ее стародавние коклюшки: с ними нигде не пропадешь. Народное творчество.
Перекрестились – и с Богом!
***
А муторно сначала было на новом месте: долго документы не давали. Запрос, что ли, куда послали?
Присланным через две недели выпискам власти не поверили; слава Тебе, Боже!
Милицейский начальник долго смотрел на Наталью, Петровича и выписки. Курил.
– Какого года?
– Я?
– Вы.
– Тридцать пятого. А он – с тридцать третьего.
– Ясно.
Начальник потер лысину в задумчивости. Наталья решилась помочь человеку:
– У нас Клавка, секретарь, дюже рассеяна: как влюбится, так и пиши пропало. То путает, сколько в МТС тракторов, то сколько намолотили.
– Ладо, исправим, – решил человеколюбивый милиционер. – Только штраф с вас, за потерю документов, удостоверяющих личность.
– Это уж, как водится, – хором сказали Сидоровы. Засуетились радостно. Глава семьи торжественно положил взятку на начальственный стол.
Есть Бог на свете; жизнь удалась.
– Но ввиду открывшихся обстоятельств, я должен еще послать запрос в райотдел милиции.
Живоглот! Пришлось расстаться с последними сбережениями.
***
«Может, с девочкой повезет больше? Мальчики-то все не своей – насильной смертью умирали. И потомков не оставляли».
– Аришкой назовем.
– Ах ты, подслушал! – засмеялась она молодым смехом. Живот большой, круглый – с девочкой.
(Да к они все время друг дружку так подслушивают, с третьей их семейной жизни.)
Дети, дети! Федора, первенца, опричник заколол. Евстигней – за Уралом пропал, золотоискатель чертов. Митрофанушку, любимца, отравили. Борис во время Ледового похода умер от ран…
Что вспоминать, одна тоска! Много их было, родненьких… Это, вот, Петровичу хоть бы что: в четырнадцати кампаньях участвовал, а раны все только легкие.
Последний сынок, Васятка, глупо погиб: неаккуратно из леса вышел – нарвался на полицая.
Орден ему потом дали, за подрыв важного поезда, литерного. Посмертно. Красной звезды.
Партизанен.
И это было хуже всего. Потому, что через три месяца после рождения голубоглазой веселой Аришки пришла казенная бумага.
Нет, приехала – бумагу привез человек из районного военкомата:
– Вы родственник Натальи Сидоровой?
– Ну, как бы да, – смешался Петрович.
– Радость у вас большая, товарищ: награда нашла героя. Через двадцать почти лет! Выдвигали его еще в сорок третьем, на героя Советского Союза. Наталья-то Николаевна расписаться сможет?
Всё понял Петрович. Ежели сейчас эта Наталья Николаевна выйдет собственной персоной – ядреная, двадцатипятилетняя, то взяткой не отделаешься.
А ведь выйдет – на голоса-то. Вот только покормит…
Петрович ринулся за занавеску:
– Натальюшка, радость какая для нашей бабули: на сына Василия бумага с орденом пришла – Герой Советского Союза! Ты уж за бабку-то распишись, слепую-то нашу. Ведь можно, товарищ? – выпраставшись из занавески, спросил он бодро.
– А бабка-то ваша где? – спешащий военкомовский человек спрашивал, как бы и не строго.
– Дак, в больнице, на операции, – заторопился Петрович. – Восемьдесят лет не шутка. Зрение потеряла практически, печень, анализы…
Военкомовский поморщился:
– Ладно, пусть внучка распишется. А мы вам потом пионэров пришлем, ближе к девятому мая. Бабку-то выпишут?
– Выпишут, как есть выпишут, – заверил Петрович.
Радостно закрывая калитку за гостем, отсалютовал, паяц:
– Служу Советскому Союзу!
Черт, никуда больше не побежим: что мы, пионэров не видели! Вот жизнь, а.
Наталья голосила за столом – как деревенская баба. Аришка за цветастой занавеской тоже – из женской солидарности.
Орден – красивый.
А любимца нашего, Митрофанушку, завистники отравили.
***
Аришка сгорела в три дня: в райцентре диагноз неправильно поставили. Четыре годика было.
***
– А это, Натуся, еще до Батыя… Мы с ребятами там играли, в развалинах-то. Ну и увидели…
– А какие они, менгиры и дольмены? Вроде Стоунхеджа? – перебила мужа Натка, закрыв ноутбук.
Натка прекрасная слушательница. Но иногда перебивает.
– Там мало что осталось. Мы ж не копали! А вертячка эта была бесшумной. Посему не сразу ее заметили. Летала она довольно низко.
– И ты мне ничего не говорил, Петрович!
– Дак, я ж не знал, что это менгиры, – ты сама только что в интернете прочитала, – супружник даже расстроился.
Натка сидела, глядя в пустоту. Минуту.
Потом спросила:
– А ребят своих рязанских ты потом не встречал? Никогда? Точно не встречал? Это важно!
– Бату окаянный всех поубивал. Нас-то с матерью дед-ведун спрятал. Сбёгли мы, попросту говоря. За три дня да Батыя. Я ж говорю, дед – ведун! Бежали долго; живы остались.
– А почему он других не предупредил? – строго спросила Натка. (Глазищи громадные, как у врубелевских женщин.)
– Предупреждал! Не верили-с! – уже кричал-нервничал Петрович, бегая по комнате. – Ребятам я тоже говорил, они не верили!
– Я верю-верю, – примиряюще, ласково, по-матерински. (Глаза уже не врубелевские, а как у касаткинских терпеливых баб.)
Остановился. Похлопал по пустым карманам – привычка.
А Натка сидит, ногой качает. Плохой знак. Видно, опять Борис-упрямец под утро приснился. Корнет.
«Значит, мы одни такие на белом свете, охо-хох», – вздохнула.
Разлапистые герани в горшках алеют. Ходики тикают. Трехцветная кошка лапкой мордочку моет: гостя приглашает.
А вот незваных гостей нам не надо.
– А, знаешь, Борис сегодня во сне сказал, что у него есть невеста…
Петрович захлопал глазами – и опять по карманам.
– Я вот думаю, может, там ребеночек какой у них остался. А что? – сама себя спросила Наталья. И звонко вдруг, по-весеннему: – Ладно, пойду к новой соседке (ну, той, что с коляской), на шестнадцатый этаж, поболтаю.
Знал Петрович, не глядя: лицо ее светится.
Ну, дак, женщина ж.
Поживем еще!
***
Вот, прямо и не знаю, чем историю закончить. Кажется мне, что живут они и живут – как-то так, мимо нас, в вечность просачиваясь.
А иногда кажется, что не одни они такие.
И что на балконе у меня некогда латы князя Андрея Курбского лежали – которые мой родич О-в должен был для него в Московии заказать, чтоб свою семью из плена сего «просвещенного воеводы» выкупить.
В Юрьев поехала, на холме над городом постояла – и мысль поймала. Поняла: выкупил (ребята деньгу помогли собрать на латы). Тут, тут вот они стояли и обсуждали княжь-курбский вопрос.
Может, мы вообще в петле Мёбиуса давно живем? Ходим, спотыкаясь о старинные сундуки, видим чужие сны, поем нездешние песни.
Может, та заводная детская игрушка на солнцепеке – обыкновенная вертячка?
Чем дольше живешь, тем меньше о себе понимаешь.