День рождения одного из самых известных квебекцев – Леонарда Коэна
Напомним об одном из лучших бардов Квебека, человеке, которого знали и ценили все любители поэзии и любители авторских песен. И не только англоязычные. Коэна знали во всём мире. Так что, напомним зарисовку из его жизни:
Он ходил по монреальской площади Сен-Луи, – окна его монреальской квартиры выходили прямо на сквер, занмающий большую часть этой площади (хотя чаще он жил в Калифорнии).
Останавливался около памятника поэту Октаву Кремази, долго на памятник смотрел, переводил взгляд на фигуру павшего бойца, сжимающего знамя – иллюстрацию из поэмы «На руинах Севастополя». О чём думал, никто не знает, но это было похоже на каждодневный ритуал. Седые волосы. Гордая осанка. Достоинство в каждом шаге. Улыбка, с которой раскланивался с соседями по кварталу.
А люди шептались — смотри, смотри, это он. Он тут каждый день в одно и то же время, давай завтра придём, посмотрим на него, пока не уехал снова. Но ни разу не подходили и не просили автограф. Потому что его фигура внушала благоговение.
Великим человеком был. Порадовался публично за Нобелевскую премию Бобу Дилану. Горечи в словах не чувствовалось, хотя Дилан мог и подождать год-другой. А он уже не подождёт. Хотя не в премии дело.
И ещё про него. Это не выдумка и не приукрашивание, хотя звучит пафосно, может быть, но это правда – он рассказывал об этом сам со смехом на одной монреальской вечеринке, которую показывали по телевизору.
Когда началась война 1973 года, он примчался в Израиль и пришёл на призывной пункт. И то ли заполнил анкету, то ли его офицер в лицо узнал. И офицер спрашивает: «Ты где служить хочешь, Леонард?» Он отвечает: «Не знаю, я бы в парашютисты пошёл, можно? Или в артиллерию? А на эсминец можно, я ж яхтой управлять умею? Я не знаю, где нужнее, туда и записывайте».
А офицер посмотрел так весело и говорит: «Ха! Я тебе устрою всё это, ты не переживай! К парашютистам сначала хочешь, так? Договорились!»
И в тот же день вечером Коэн пел перед десантниками-парашютистами, которые грузились в самолеты для вылета на Суэц. А на следующий день перед артиллеристами. Где у него вырвал микрофон офицер, обругал кого-то за какие-то задержки с чем-то, и вернул микрофон с извинениями. А потом он пел на эсминце, а потом в окопах пехотинцев. По восемь-десять концертов в день, по всему фронту. Спал в спальных мешках и трясся в броневиках, добираясь до опорных пунктов.
В первые дни пытался протестовать: – «я ж приехал, чтобы записаться в армию и воевать, а не концерты устраивать! Мне даже форму не выдали!» Ему взвинченный генерал в ответ: «Ты что, мать твою, отказываешься выполнять боевой приказ?! В армии не спорят! Где ты важнее, там и воюешь, понял, такой-растакой!» Он почувствовал, что уже свой, раз матерят как своего по-армейски, без скидок на известность. И воевал дальше. Уже после перемирия объехал за три месяца все те части, где не успел спеть во время войны. Только потом вернулся домой в Канаду.
Everybody knows that the dice are loaded
Everybody rolls with their fingers crossed
Everybody knows that the war is over
Everybody knows the good guys lost …
Пожалуй, самая проникновенная песня.