«Наше наследие». «Я, что мог быть лучшей из поэм, в этом мире сделался ничем». Николай Гумилев.

 

Я давно хочу написать о Николае Гумилеве. И все как-то не нахожу слов. Хотя его личность, офицера, поэта, человека очень уважаю и даже преклоняюсь. Да и вся поэзия Серебрянного Века, особенно такое ее течение, как акмеизм, мне дорого и близко. Что ж, попробую сегодня свои мысли выложить на бумагу. Их много… Личность-то неординарная…

Читая и даже перечитывая его биографию, трудно остаться равнодушным. Спасение Анненским от исключения из Царскосельского лицея за неуспеваемость, обучение в парижской Сорбонне, путешествия по Франции и Италии, Турции и Греции, две экспедиции в Африку, женитьба на Анне Горенко (Ахматовой), рождение сына – будущего философа и историка Льва Гумилева, отправление добровольцем на фронт в Первую мировую, развод и новый брак, арест по подозрению в участии в заговоре в 1921 году и в итоге расстрел, который он принял с честью настоящего русского офицера… Немало для одного человека, не так ли? А если учесть, что человек этот прожил на белом свете всего каких-то 35 лет, то вообще все вышеперечисленное становится еще более и более интересным.

Родившись в дворянской семье кронштадтского корабельного врача, Николай Гумилёв был слабым и болезненным ребёнком: его постоянно мучили головные боли, он плохо переносил шум. Даже поступив в гимназию, он смог проучиться там всего несколько месяцев, и по состоянию здоровья перешел на домашнее обучение. Лишь шестнадцатилетним он вернулся в альма-матер, и то только в седьмой класс. Учился он плохо и однажды даже был на грани отчисления, но директор гимназии И. Ф. Анненский настоял на том, чтобы оставить ученика на второй год: «Всё это правда, но ведь он пишет стихи».

В 1906 году был издан первый сборник его стихов, рецензию к которому написал Валерий Брюсов. Долгое время Гумилёв считал Брюсова своим учителем, брюсовские мотивы прослеживаются во многих его стихах. Мэтр же долгое время покровительствовал молодому поэту и относился к нему, в отличие от большинства своих учеников, добро, почти по-отечески. Завершив свое обученние в гимназии, Гумилев уехал в Сорбонну.

Итак, Гумилев в Париже. Он учится в Сорбонне, посещает лекции по живописи и искусству и много путешествует. А также издает литературный журнал «Сириус», в котором, кстати, дебютировала его будущая супруга. И его тянет в Африку. Узнать ее, изведать, понять… И он отправляется в 1907 году в Эфиопию. А в 1913 году в качестве начальника Африканской экспедиции по командировке Академии наук совершил поездку на Сомалийский полуостров. Позже некие эфиопские мотивы найдут свое отражение в изданном в те годы сборнике стихов Гумилева.

Он писал, находясь в военных походах, путешествиях, в периоды болезней. Его внешний облик совершенно не соответствовал окружающей действительности. Вокруг войны, грязь, смерть, но для великого поэта это опора для взлета, для противопоставления.

Как всегда, был дерзок и спокоен
И не знал ни ужаса, ни злости,
Смерть пришла, и предложил ей воин
Поиграть в изломанные кости.

В 1908 году он вернулся в Россию и был зачислен на юридический факультет Петербургского университета. А с весны 1909 года Николай Гумилев стал одним из создателей поэтического общества “Академии стиха”, в которое вошел и его учитель Иннокентий Анненский.

Он верил в высокую миссию поэта. Живя в Советской России, Гумилёв не скрывал своих религиозных и политических взглядов — он открыто крестился на храмы, заявлял о своих воззрениях. Так, на одном из поэтических вечеров он на вопрос из зала — «каковы ваши политические убеждения?» ответил — «я убеждённый монархист». Он был смел, и он знал, почему это необходимо. Он знал, что за его плечами богатейшая сокровищница русской культуры, впитавшая европейские традиции и сладостные ароматы востока, и никому нельзя позволить ее разорить.

В эти годы поэт выпустил три сборника — “Романтические цветы” (1908), “Жемчуга” (1910) и “Чужое небо” (1912).
 
Поэт и художник для него всегда оставался богочеловеком, т.е. человеком, на котором лежит печать божьего благословения, который живет с верой в сердце и является творцом просто потому, что не быть им он уже не может.
 
Именно эта мысль отразилась в его стихотворении «Фра Беато Анджелико», посвящённом мастеру итальянского Ренессанса Гвидо ди Пьетро, в монашестве – Джованни да Фьезоле или просто Фра Беато Анджелико (Брат блаженный ангельский).

Он живет и пишет – вопреки! И вопреки всем законам логики возвращается в революционную страну, охваченную ужасом, чтобы встретить смерть. Это было подобно возвращению на тонущий «Титаник» со спасательной шлюпки.
Его поэтическое чутье сыграло роковую роль. Он понял, что это вызов. Ему следовало доказать, что Поэзия – выше реальности. 

Акмеизм по Николаю Гумилеву — это восторг жизни, взлет, порыв, праздник, при этом максимальная собранность и ремесло. Мастерство жизни и смерти, поэзия судьбы. Это особое зрение, а не какие-то жалкие, земные глаза. Он видит лишь первозданную, чистую, незамутненную природу бытия.

К концу 1915 года он был награжден двумя Георгиевскими крестами (III и IV степеней). И в мае 1917 года прапорщик 5-го Гусарского Александрийского полка Гумилев оказался в Европе. Эта необычная командировка была связана с переброской русских экспедиционных бригад в помощь союзникам на Салоникский фронт. В апреле 1918 года Гумилев возвращается в Россию, хотя лондонские и парижские друзья советуют ему остаться на Западе до лучших времен.

А в рождественский вечер 1920 года он говорил так: ” Я в последнее время постоянно думаю о смерти. Нет, не постоянно, но часто. Особенно по ночам. Всякая человеческая жизнь, даже самая удачная, самая счастливая, трагична. Ведь она неизбежно кончается смертью. Ведь как ни ловчись, как ни хитри, а умереть придется. Все мы приговорены от рождения к смертной казни. Смертники. Ждем – вот постучат на заре в дверь и поведут вешать. Вешать, гильотинировать или сажать на электрический стул. Как кого. Я, конечно, самонадеянно мечтаю, что “Умру я не на постели. При нотариусе и враче… ” Или что меня убьют на войне. Но ведь это, в сущности, все та же смертная казнь. Ее не избежать. Единственное равенство людей – равенство перед смертью…

3 августа 1921 года поэта арестовали. В тюрьму он взял с собою Евангелие и том Гомера… На допросах поэт держался мужественно. Он не назвал ни одного члена ПБО (Петроградской боевой организации), кроме уже погибших…

Никакого открытого суда, обещанного Яковым Аграновым, не было. Приговор вынесла коллегия ВЧК. Есть и такая, правда, документально не подтвержденная версия. В последний момент Ленин все же согласился сохранить жизнь знаменитому поэту. Но, узнав об этом, петроградские власти во главе с Григорием Зиновьевым настояли на том, чтобы приговор как можно быстрее был приведен в исполнение.

В ночь перед расстрелом ( с 25 на 26 августа) Николай Степанович написал на стене камеры: «Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь»…. И стихи:

Я не трушу, я спокоен,
Я – поэт, моряк и воин,
Не поддамся палачу.
Пусть клеймит клеймом позорным –
Знаю, сгустком крови черным
За свободу я плачу.

Когда приговоренных к смерти выстроили перед расстрелом, руководитель казни прокричал:
— Кто здесь поэт Гумилев? Выходите из строя.
На что Николай Степанович ответил так:
— Здесь нет поэта Гумилева. Здесь есть офицер Гумилев.
И остался в строю.

Мать Гумилева отказалась  поверить в то, что сын погиб. До последних дней она была убеждена в том, что Николай совершил побег из-под ареста и уехал на Мадагаскар.

А в роскошной форме гусарской
Благосклонно на них взирал
Королевы мадагаскарской
Самый преданный генерал…

И еще, говоря о расстреле… Невозможно не вспомнить антипода Гумилева в политическом и поэтическом отношении – Александра Блока. В апреле 1921 года Блок, который был олицетворением российского символизма, и который с 1918 года, после негативной оценки петроградской литературной общественностью его поэмы “Двенадцать” , стихов не писал, написал статью “Без божества, без вдохновения”, направленную лично против Гумилёва. То есть, Блок решил ответить Гумилеву через восемь лет, в пору новой волны красного террора, последующей после подавления Кронштадтского мятежа!

Я, что мог быть лучшей из поэм,
Звонкой скрипкой или розой белою,
В этом мире сделался ничем,
Вот живу и ничего не делаю.
 
Ничего я в жизни не пойму,
Лишь шепчу: “Пусть плохо мне приходится,
Было хуже Богу моему,
И больнее было Богородице”.

Имя его было одним из самых одиозных в истории официальной русской литературы на протяжении всего советского периода. В 1992 году поэт был официально реабилитирован. А мы знаем его как замечательного поэта Серебрянного Века.

Виктория Христова

Все статьи рубрик “Мой Монреаль” и “Наше Наследие” читайте в блоке Виктории Христовой